0
G Годы молодые с забубенной славой, Bm Отравил я сам вас горькою отравой. G Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли. Bm Были синие глаза, да теперь поблекли. Em F#m Bm Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно. Em F#m Bm В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно. Руки вытяну и вот — слушаю на ощупь: Едем... кони... сани... снег... проезжаем рощу. «Эй, ямщик, неси вовсю! Чай, рожден не слабым! Душу вытрясти не жаль по таким ухабам». А ямщик в ответ одно: «По такой метели Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели». «Ты, ямщик, я вижу, трус. Это не с руки нам!» Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам. Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья. Вдруг толчок... и из саней прямо на сугроб я. Встал и вижу: что за черт — вместо бойкой тройки... Забинтованный лежу на больничной койке. И заместо лошадей по дороге тряской Бью я жесткую кровать мокрою повязкой. На лице часов в усы закрутились стрелки. Наклонились надо мной сонные сиделки. Наклонились и хрипят: «Эх ты, златоглавый, Отравил ты сам себя горькою отравой. Мы не знаем: твой конец близок ли, далек ли. Синие твои глаза в кабаках промокли».
